В то время как мировая кампания «16 дней» в 2025 году впервые смещает фокус в цифровое пространство, Узбекистан демонстрирует впечатляющий набор реформ — но все еще сталкивается с разрывом между законом и реальной защитой женщин. Эта статья показывает, почему именно судебная практика, слабые механизмы поддержки и игнорирование цифрового насилия становятся главным тестом зрелости государства.
Каждый год с 25 ноября по 10 декабря по всему миру проходит кампания «16 дней активизма против гендерного насилия». Ее координирует UN Women, а в числе участников — правительства, ННО, медиа и активисты, которые на эти две недели синхронизируют повестку вокруг насилия в отношении женщин и девочек.
В 2025 году глобальный фокус смещен в онлайн: кампания проходит под лозунгом
UNiTE to End Digital Violence against All Women and Girls — «Объединяйтесь, чтобы положить конец цифровому насилию в отношении всех женщин и девочек».
Международная статистика выглядит как тревожный сводки с передовой — и задает довольно мрачный фон для обсуждения насилия:
Каждая третья женщина в мире сталкивалась с насилием. Это означает, что в любой группе из трех женщин — коллег, однокурсниц, соседок — одна уже пережила то, что часто остается за закрытыми дверями и в закрытых чатах.
Около 38% женщин становились мишенью онлайн-преследования, угроз или харассмента. То, что ещё десять лет назад считалось «интернет-грубостью», сегодня превращается в реальный инструмент запугивания — от угроз расправы до бесконечных анонимных атак.
До 95% всех дипфейков — порнографические, и почти все жертвы — женщины. Искусственный интеллект, который обещал революцию в медиа, стал ещё и фабрикой унижения, где женские лица превращают в оружие — быстро, массово и безнаказанно.
Цифровое насилие здесь рассматривается не как побочный эффект развития технологий, а как продолжение офлайн-насилия. Онлайн-угрозы нередко переходят в реальные нападения, доксинг и «сливы» подрывают карьеру и участие женщин в общественной жизни, а травля в сети сопровождает журналисток, политиков и активисток.
Узбекистан традиционно включается в глобальную кампанию через совместные акции госструктур и агентств ООН — от информационных роликов до конференций с участием UNFPA, UN Women и других партнеров.
Но за привычными заявлениями о «нулевой терпимости» все настойчивее звучит другой вопрос: насколько национальная политика действительно соответствует стандартам кампании, которая уже сместила центр тяжести в цифровую реальность?
Законодательный рывок
На уровне законов у Узбекистана есть что предъявить международной аудитории. За последние пять лет страна выстроила достаточно сложную нормативную архитектуру противодействия гендерному насилию — от базового закона до специализированных статей УК и институциональных реформ.
В 2019 году Узбекистан сделал шаг, который трудно переоценить: Закон «О защите женщин от притеснения и насилия» впервые вывел тему из разряда «семейных разбирательств» и поместил ее в центр государственной повестки. Документ не просто перечислил формы насилия — физическое, психологическое, сексуальное и экономическое — но и впервые ввел охранный ордер как юридический барьер между агрессором и пострадавшей. По сути, государство признало: насилие над женщинами — это не частная проблема, а вопрос общественной безопасности.
А в 2020 году последовал логичный и неизбежный шаг: появилась административная ответственность за нарушение условий охранного ордера. Без реальных санкций этот инструмент рисковал остаться красивым политическим жестом. С введением ответственности ордер стал не декларацией, а механизмом защиты, за нарушение которого приходится отвечать.
2023 год: криминализация домашнего насилия и домогательств
11 апреля 2023 года Узбекистан вошёл в новую правовую реальность: в силу вступили поправки в Уголовный кодекс Республики Узбекистан и Кодекс об административной ответственности Республики Узбекистан, за которые правозащитники боролись много лет. Это был редкий случай, когда общественное давление, международные обязательства и политическая воля совпали — и система наконец признала масштабы проблемы.
Ключевые изменения можно описать как тройной перелом.
1. Семейное (бытовое) насилие: от «конфликта» к преступлению
- Статья 59-2 Кодекса об административной ответственности Республики Узбекистан впервые зафиксировала административную ответственность за первый эпизод физического, психологического или экономического насилия.
- Статья 126-1 Уголовного кодекса Республики Узбекистан ввела уголовную ответственность за повторное насилие или деяние с отягчающими обстоятельствами — вплоть до 10–12 лет лишения свободы.
2. Сексуальные домогательства: понятие, которое долго не считалось правовой категорией
- Статья 41-1 Кодекса об административной ответственности Республики Узбекистан вывела нежелательные действия сексуального характера — комментарии, жесты, прикосновения, преследование — в отдельное правонарушение, унижающее честь и достоинство жертвы.
3. Защита детей: закрытие правовых лазеек
- были ужесточены наказания за сексуализированное насилие в отношении несовершеннолетних;
- устранена возможность ссылаться на «не знал возраста» жертвы как на смягчающее обстоятельство;
- заявлен курс на создание публичного реестра осуждённых за сексуальные преступления против детей и запрет им работать в детских учреждениях.
Судебное толкование и трехуровневая система услуг
Осенью 2023 года Пленум Верховного суда Республики Узбекистан принял Постановление № 30 — документ, который должен был выровнять и дисциплинировать разнородную судебную практику по новым статьям о семейном насилии и сексуальных домогательствах. Это постановление фактически задаёт судам стандарты квалификации, интерпретации и назначения наказаний, чтобы закон применялся не точечно, а последовательно по всей стране.
Следующий поворот произошел в мае 2024 года. Указом Президента была формализована трехуровневая система социальных услуг для пострадавших от насилия — попытка создать единую, связную инфраструктуру поддержки, а не набор разрозненных инициатив.
Эта система включает:
Махаллю — уровень первичного выявления и оперативного реагирования, где работают инспекторы профилактики, социальные работники и женский актив. Именно сюда чаще всего поступает первый сигнал о насилии.
Районный центр «Инсон» — уровень базовых услуг «одного окна»: психологическая помощь, консультации юриста, социальная поддержка, оценка рисков.
Областной реабилитационный центр — уровень долгосрочной защиты: убежище, комплексная реабилитация, восстановление психологического состояния и помощь в социальной адаптации.
Формально эта архитектура выглядит как важный институциональный шаг: государство признаёт необходимость не только наказывать агрессоров, но и создавать полноценную систему поддержки для тех, кто пытается выйти из цикла насилия.
В совокупности эти шаги создают впечатляющую законодательную «витрину». На международных форумах Узбекистан может демонстрировать набор институтов, сопоставимый с рядом европейских стран. Но именно здесь начинается зона разрыва между нормой и практикой.
Там, где закон не работает: консервативное правосудие и логика «семейного мира»
Анализ судебной практики показывает, что правоприменение не поспевает за реформами. Исследование 43 дел, рассмотренных с ноября 2023 по апрель 2024 года и проанализированных проектом Nemolchi.uz на основе открытых данных Верховного суда, дает системную картину сбоев.
Мягкая квалификация тяжелых деяний
Первый слой проблем — квалификация. Особенно заметно это в делах о преступлениях против детей. В одном из дел 13-летнюю школьницу мужчина увёз на окраину села, домогался её, несмотря на сопротивление, экспертиза зафиксировала телесные повреждения. Тем не менее действия агрессора были квалифицированы как административное правонарушение по ст. 41-1 КоАО («сексуальные домогательства»), хотя возраст пострадавшей явно указывал на признаки уголовного преступления по ст. 129 УК («развратные действия»).
Подобные решения снижают степень ответственности, игнорируют повышенную уязвимость ребенка, посылают обществу сигнал, что даже в делах о несовершеннолетних возможно «смягчить» событие до административной плоскости.
На уровне процедуры картина не лучше: допросы несовершеннолетних проводятся без обязательного участия психологов или педагогов, дела о сексуальных домогательствах в отношении детей не всегда рассматриваются в закрытом режиме.
Примирение как универсальный рецепт
Второй слой — установка на «сохранение семьи» любой ценой. Она глубоко встроена и в общественное сознание, и в поведение судов. По данным исследований правоведов, результаты которых частично отражены в публикациях Gazeta.uz, около 61% уголовных дел о домашнем насилии прекращаются в связи с примирением сторон. Для административных дел примирение формально запрещено, но суды обходят запрет через Статью 21 Кодекса об административной ответственности Республики Узбекистан. Эта статья называется «Малозначительность правонарушения» и позволяет суду освободить лицо от административной ответственности, если совершенное деяние «не представляет существенной общественной опасности».
Один из показательных эпизодов: мужчина в состоянии наркотического опьянения из ревности ударил жену ножом в грудь. Приговор — три года условного наказания, с освобождением из зала суда, поскольку потерпевшая «не имела претензий».
С точки зрения буквы закона, реформа по криминализации домашнего насилия произведена. С точки зрения практики, суды продолжают рассматривать насилие как внутреннее дело семьи, а не общественно опасное деяние.
Когда обвиняемой становится жертва
Третий, самый тревожный элемент — феномен «реактивной агрессии», когда к ответственности привлекают саму пострадавшую.
В одном деле муж избил жену, она в попытке защититься оцарапала ему лицо. В результате оба супруга были привлечены по статье 59-2 Кодекса об административной ответственности Республики Узбекистан как участники семейного насилия.
В другом случае женщина, много лет подвергавшаяся насилию со стороны мужа, оказала сопротивление во время очередного нападения — на глазах у четверых детей и при наличии ножа у агрессора. В итоговой квалификации виновной оказалась она, а не супруг, чье поведение послужило триггером конфликта.
Такие решения показывают правосудие, плохо знакомое с психологией травмы и циклом насилия. Вместо защиты жертвы система иногда фактически наказывает ее за попытку самосохранения.
«Лабиринт услуг»: поддержка, до которой трудно дойти
Даже когда правоохранительная система срабатывает, дальнейшая судьба дела — и часто сама безопасность женщины — зависит от того, насколько эффективно работают социальные, медицинские и юридические службы. Формально трехуровневая инфраструктура помощи уже создана, но её реальное наполнение остается точечным и фрагментарным. Разрыв между документами и практикой проявляется в нескольких ключевых узких местах.
Охранные ордера
Процедура их оформления нередко требует присутствия агрессора — шаг, который фактически ставит пострадавшую в уязвимое положение и усиливает давление со стороны обвиняемого и семьи. На практике ордера исполняются слабо: повторные нарушения редко трансформируются в уголовное преследование, и превентивная функция механизма теряется.
Юридическая помощь
Закон не гарантирует каждой пострадавшей бесплатного адвоката на всех стадиях — от доследственной проверки до суда. Женщины, находящиеся в экономической зависимости от партнера, оказываются один на один с системой, где доступ к квалифицированной юридической защите фактически становится привилегией, а не правом.
Медицинские протоколы
В стране нет единого стандарта комплексного обследования для всех жертв насилия. Особенно заметен провал в отношении сексуализированного насилия: отсутствует чёткий «one-stop» протокол, включающий экстренную контрацепцию, постконтактную профилактику ВИЧ и лечение инфекций, передающихся половым путём. Это критическая брешь, учитывая временную чувствительность таких случаев.
Шелтеры и длительное размещение
Большинство реабилитационных центров рассчитаны на краткосрочное пребывание — несколько недель или месяцев. Программ переходного жилья (transitional housing), которые позволяют женщине восстановиться, пройти обучение и добиться экономической независимости, практически нет. Без долгосрочной защиты цикл насилия часто повторяется.
Уязвимые группы
Женщины с инвалидностью и женщины, живущие с ВИЧ, сталкиваются с дополнительными барьерами — от недоступных помещений до отсутствия специализированных услуг. Законодательство не содержит чётких регламентов помощи этим группам, что фактически исключает их из системы защитных механизмов.
Работа с агрессорами
Хотя закон предусматривает коррекционные программы по изменению насильственного поведения, суды почти никогда не назначают их. В результате система работает с последствиями — с травмой жертвы — но почти не затрагивает первопричину: поведение самого агрессора.
Формально выстроенная инфраструктура таким образом превращается в серии «если»: если повезёт с инспектором, если найдётся место в центре, если получится нанять адвоката. Для многих женщин это слишком много условий, чтобы рискнуть конфликтом с агрессором и окружением.
Новый фронт кампании: цифровое насилие и узкий фокус на деньгах
В то время как мировая повестка «16 дней» в 2025 году сместилась к цифровому гендерному насилию, Узбекистан демонстрирует прогресс в другой части цифровой повестки — кибербезопасности.
Постановление Президента № ПП-153 от 30 апреля 2025 года назначает МВД координирующим органом по киберпреступности и поручает до конца года разработать новый закон «О борьбе с преступлениями, совершаемыми с использованием информационных технологий».
Документ имеет очевидные сильные стороны.
Прежде всего, он централизует управление кибербезопасностью, передавая ключевую роль Министерству внутренних дел и устраняя ведомственную разрозненность, которая долгое время осложняла реагирование на киберугрозы. Это создаёт единый центр принятия решений и повышает управляемость всей системы.
Во-вторых, постановление фактически формирует базу для масштабного обновления законодательства: задает рамку для разработки отдельного закона о преступлениях, совершаемых с использованием информационных технологий, который должен появиться до конца 2025 года. Такой закон дает шанс наконец уйти от фрагментарных норм и создать целостную правовую архитектуру.
В-третьих, документ обозначает приоритет: «интересы и финансовая безопасность клиентов» должны стать главным ориентиром для банков, платежных систем и других игроков финансовой инфраструктуры. Это — понятный, прагматичный акцент, полностью соответствующий растущей цифровизации экономики.
Этой логике в полной мере соответствует и масштабная информационная кампания Министерства внутренних дел и платёжной системы UZCARD — одна из самых заметных государственных инициатив в цифровой сфере за последние годы. По стране проходят семинары, обучающие сессии для пожилых людей, школьников, предпринимателей; выпускаются памятки, видеоролики, анимационные клипы о том, как распознать фишинговые сайты, защитить пароли, пользоваться двухфакторной аутентификацией и не стать жертвой социальной инженерии.
По сути, государство и крупнейший игрок рынка объединили усилия, чтобы объяснить гражданам: главные риски в сети — финансовые, и главное — научиться защищать свои деньги.
Но именно здесь становится заметен стратегический разрыв с глобальной повесткой UNiTE.
В постановлении и сопутствующих кампаниях полностью отсутствуют упоминания гендерного цифрового насилия, онлайн-харассмента, дипфейков, доксинга или прав женщин в цифровой среде.
Кибербезопасность фактически сведена к защите от финансового мошенничества, что отражает приоритет экономических рисков, но игнорирует риски правозащитные.
Любые формы цифрового насилия, не связанные с деньгами, оказываются вне поля зрения государства — их трудно классифицировать, сложно расследовать и негде фиксировать в статистике.
В итоге Узбекистан выстраивает достаточно мощную инфраструктуру для защиты кошелька — но при этом упускает угрозы, которые бьют не по балансу банковской карты, а по достоинству, безопасности и репутации женщин и девочек в сети.
Для страны, которая стремится к цифровой трансформации и активно развивает финтех, это становится дорогим слепым сектором: если цифровая среда остаётся небезопасной для половины населения, то их участие в экономике, образовании и общественной жизни неизбежно сокращается. Это уже не просто проблема прав человека — это ограничение экономического роста.
Повестка «16 дней» для Узбекистана
Кампания «16 дней против насилия» каждый год приносит предсказуемую визуальную символику — оранжевые ленты, подсвеченные здания, публичные заявления о «нулевой терпимости». Но в 2025 году она открывает и более редкую возможность: в течение двух недель страна может обсудить не только лозунги, но и те меры, которые реально приблизят Узбекистан к стандартам инициативы UNiTE, как в офлайн-, так и в онлайн-среде.
Офлайн-насилие: соединить закон с практикой
Именно в сфере физического и психологического насилия разрыв между прогрессивным законодательством и повседневной практикой ощущается наиболее остро. Приоритеты здесь достаточно четкие.
Во-первых, Узбекистану необходимо новое Постановление Пленума Верховного суда, целиком посвященное делам о семейном и гендерном насилии. Документ должен устранить расхождения в квалификации, закрепить недопустимость принудительного примирения и учесть феномен «реактивной агрессии», когда жертва защищается.
Во-вторых, требуется перевод дел о гендерном насилии в публичную категорию, чтобы процесс можно было инициировать не только по заявлению женщины, но и по сигналам врачей, педагогов и свидетелей.
В-третьих, усиления требует статус охранного ордера — включая введение уголовной ответственности за повторное его нарушение, иначе инструмент так и останется формальным.
В-четвертых, должны стать обязательными коррекционные программы для агрессоров: как часть приговора, а не как факультативная мера.
И наконец, необходима специализация судей, следователей и инспекторов профилактики, сопровождаемая регулярным обучением по гендерно-чувствительному подходу. Без этого даже самые тщательные законы будут интерпретироваться через старые схемы.
Цифровое насилие: встроить гендер в архитектуру кибербезопасности
Онлайн-измерение требует другого набора решений, но столь же конкретного.
Первый шаг — включить ключевые формы цифрового гендерного насилия в проект нового закона о киберпреступлениях:
от неконсенсуального распространения интимных изображений (NCII) и цифрового сталкинга до вредоносных дипфейков и целевых атак на журналисток и активисток.
Второй шаг — расширить содержание кампании Министерства внутренних дел и UZCARD и других платежных систем, добавив к финансовой кибергигиене блоки о цифровом согласии, онлайн-харассменте и практических действиях для жертв и свидетелей.
Третий шаг — системная поддержка неправительственных организаций, работающих с жертвами цифрового насилия: финансирование горячих линий, юридической и психологической помощи, а также технической поддержки по удалению вредоносного контента и сбору цифровых доказательств.
Тест на зрелость государства
Узбекистан за короткий срок создал то, что в международных отчетах выглядит как современная система защиты от гендерного насилия: отдельный закон, специализированные статьи УК, охранные ордера, трёхуровневая система социальных услуг, масштабные кампании по кибербезопасности.
Но кампания «16 дней» в 2025 году высвечивает ключевую трещину:
главный дефицит находится не в текстах законов, а в судебной культуре, правоприменении и содержании государственных программ — там, где гендерное насилие по-прежнему слишком часто видят как «семейный конфликт», а цифровое насилие — как несущественную побочную линию.
Преодоление этого разрыва — вопрос не репутации на международных площадках, а базового качества государства. От того, сможет ли система правосудия и защиты перестать перекладывать ответственность на жертв и начать реально защищать женщин и детей, зависит не только выполнение международных обязательств, но и доверие граждан к институтам.
Для страны, декларирующей курс на модернизацию и цифровую трансформацию, это, возможно, самый точный тест зрелости: готова ли она защищать своих граждан — офлайн и онлайн — с той же энергией, с которой защищает экономический рост и инвестиции.
Эта публикация финасирована Европейским Союзом. Ее содержание является исключительной ответственностью Центра развития современной журналистики и не обязательно отражает точку зрения Европейского Союза
#ZoravonlikkaQarshi16Kun