Эксперт Ассоциации участников государственных закупок, финансист Комол Ниязов в первой части интервью предлагал системные решения для проблем в сфере госзакупок: цифровизация приёмки товаров с использованием ИИ, двусторонняя отчётность, централизованный мониторинг цен и создание ситуационного центра.
В этой части мы обсудили роль бизнеса в системе госзакупок, необходимость реформ в этой сфере и о том, почему реестр недобросовестных поставщиков не работает.
- Какую роль, по-вашему, должно играть бизнес-сообщество в реформировании госзакупок?
Огромную. Первая и самая важная роль — реагировать на нарушения. Если предприниматель сталкивается с коррупцией, дискриминацией или другими нарушениями, он должен открыто об этом заявлять.
Но, к сожалению, у нас бизнес не хочет с этим связываться. Многие опасаются портить отношения с заказчиками: думают, что потеряют будущие контракты. Я много работаю с поставщиками и вижу, что большинство предпочитает промолчать. А если все будут молчать — никто не узнает о реальных проблемах.
Вторая важная функция — быть активными участниками реформ. Бизнес должен предлагать свои решения, участвовать в дискуссиях, выдвигать идеи. Сегодня это делает очень ограниченное число предпринимателей.
- Как Узбекистан взаимодействует с международными организациями в сфере госзакупок?
Насколько я знаю, правительство активно сотрудничает с международными банками, делится опытом.
Нужно изучать практики лидеров в этой сфере — стран с самой прозрачной системой госзакупок. Это:
Также интересный опыт есть у Эфиопии. Мы должны не просто знакомиться с их системами, а адаптировать работающие решения под наши реалии.
- Какие меры, на ваш взгляд, необходимо предпринять в ближайшие 3–5 лет для повышения прозрачности?
Назову несколько шагов, все они равнозначно важны:
- А не будет ли сопротивления? Всё-таки это такая сфера, где коррупционные интересы сильны, и попытки раскрывать данные вызывают сопротивление.
Конечно, сопротивление будет. Люди по своей природе не любят новое, особенно в государственных структурах, где укоренились старые подходы. Многие чиновники просто не хотят менять привычную систему, где всё "работает по-старому".
Есть и заинтересованные лица, которые теряют выгоды, если система станет прозрачной. Поэтому без политической воли такие изменения невозможны. Причём речь не только о президенте. Реформы требуют поддержки всей вертикали власти — от министров до заместителей, и дальше — до конкретных сотрудников госорганизаций.
У всех участников процесса уже есть понимание проблем. Мы многократно поднимали эти вопросы, обращались, публиковали статьи. Те же проблемы знают в Минфине и Антимонопольном комитете. Остаётся главное — взять и реализовать.
- СМИ и активисты также часто поднимают тему конфликтов интересов в госзакупках. Но, как правило, госорганы реагируют слабо. Почему?
По нашему опыту, если информация становится публичной, реакция, как правило, следует. Особенно от Минфина. Мы сами писали и видели, что в таких случаях начинается движение. Кейсы влияют на репутацию государственных органов — и они вынуждены реагировать.
Многие СМИ не хотят писать о госзакупках, потому что эта тема сложная, не всегда понятная широкой аудитории. Она не "хайповая". Про убийства и ДТП читают охотно, а про коррупцию в тендерах — нет.
Мы просим СМИ писать об этом не ради прибыли, а ради общественного блага. Но даже так — многие отказываются. Это очень печально. А ведь такие публикации помогают — чиновники читают, реагируют.
- А что вы думаете о механизме реестре недобросовестных поставщиков?
Это ещё одна большая проблема. Смотрите: в прошлом году, по данным Минфина, было заключено около 1,7 млн контрактов. Из них 10% не состоялись — то есть около 170 000 закупок. Даже если половина из них — по вине поставщиков, это более 85 000 случаев, где они теоретически должны были попасть в чёрный список.
А теперь угадайте, сколько компаний реально попали в черный список? Едва ли тысяча. Почему?
Потому что сегодня, чтобы внести поставщика в чёрный список, заказчик должен обратиться в суд. Естественно, большинство заказчиков этого делать не будут: это энергозатратно, долго, конфликтно. Часто они договариваются, расторгают контракт по соглашению сторон — и никто не наказан.
Что нужно сделать: если поставщик уклоняется от исполнения контракта — его автоматически следует вносить в черный список через систему. Если он считает это ошибкой — пусть подаёт в суд и сам доказывает, почему должен быть исключен из этого списка.
- Вы ранее отмечали важность поддержки отечественного производителя. Насколько она равномерно распределяется между секторами?
На сегодняшний день государство оказывает огромную поддержку отечественным производителям товаров — мебель, обувь, текстиль, автомобили и т.д. Есть множество нормативных актов, постановлений и указов, обязывающих чиновников в первую очередь закупать продукцию местного производства.
Но сектор услуг — а это почти 40% ВВП страны — абсолютно лишен подобной поддержки. И особенно это касается профессиональных и интеллектуальных услуг: аудит, консалтинг, маркетинг, IT, форензик, брокерские услуги.
Я знаю десятки кейсов, когда местные компании не допускаются до тендеров, потому что заказчики требуют "членства в Big Four", международные сертификаты и т.д. Всё это завуалированные барьеры, из-за которых крупные контракты по аудиту, приватизации, IPO и т.д. уходят исключительно международным компаниям.
- Это касается и IT-сектора?
Ещё как. Местные разработчики рассказывают, что могут создать любое ПО, в том числе для крупных заводов и госкомпаний. Но никто не даёт им объёмы. Предпочитают платить миллионы за SAP или Oracle, хотя узбекские разработчики готовы сделать всё в несколько раз дешевле и лучше адаптировано к местной специфике.
В других странах — России, Китае, США — госкомпании обязаны использовать отечественное ПО. В Китае доля импортного софта в госсекторе стремится к нулю. Это правильно: это вопрос и безопасности, и поддержки национальной индустрии.
- Это не протекционизм?
Это и есть здоровый протекционизм — и он необходим. Но переход должен быть постепенным, с чётким графиком. Например: в течение 10 лет сокращать долю иностранного ПО на 10% ежегодно, давая возможность местным компаниям наращивать опыт, кейсы, репутацию.
Президент в 2019 году запустил программу обучения миллиона программистов. Обучили — хорошо. А где им теперь работать? Все крупные заказы уходят за рубеж, а наши ребята уезжают работать в страны Персидского залива или Европу. Потому что у себя на родине они не нужны.
- А в чём, по-вашему, причина?
Потому что нет государственной программы поддержки отечественных IT-решений. У нас нет реестра национального ПО, нет квот на госзаказы, нет обязательств использовать местное ПО. Даже бухгалтерские программы в госсекторе — и те зачастую импортные.
В Китае, благодаря такому подходу, появились Алибаба, Baidu, Didi — гиганты, которые конкурируют с Google и Microsoft. У нас нет даже одной мощной IT-компании, кроме условного Uzum, который по сути — не узбекская компания.
Если не изменить подход, все талантливые кадры уйдут, а страна останется потребителем чужих решений. Мы так никогда не построим свою технологическую независимость.
Беседовала Дана Опарина
В этой части мы обсудили роль бизнеса в системе госзакупок, необходимость реформ в этой сфере и о том, почему реестр недобросовестных поставщиков не работает.
- Какую роль, по-вашему, должно играть бизнес-сообщество в реформировании госзакупок?
Огромную. Первая и самая важная роль — реагировать на нарушения. Если предприниматель сталкивается с коррупцией, дискриминацией или другими нарушениями, он должен открыто об этом заявлять.
Но, к сожалению, у нас бизнес не хочет с этим связываться. Многие опасаются портить отношения с заказчиками: думают, что потеряют будущие контракты. Я много работаю с поставщиками и вижу, что большинство предпочитает промолчать. А если все будут молчать — никто не узнает о реальных проблемах.
Вторая важная функция — быть активными участниками реформ. Бизнес должен предлагать свои решения, участвовать в дискуссиях, выдвигать идеи. Сегодня это делает очень ограниченное число предпринимателей.
- Как Узбекистан взаимодействует с международными организациями в сфере госзакупок?
Насколько я знаю, правительство активно сотрудничает с международными банками, делится опытом.
Нужно изучать практики лидеров в этой сфере — стран с самой прозрачной системой госзакупок. Это:
- Южная Корея (система KONEPS),
- Украина (система ProZorro),
- Чили (ChileCompra),
- Сингапур,
- США.
Также интересный опыт есть у Эфиопии. Мы должны не просто знакомиться с их системами, а адаптировать работающие решения под наши реалии.
- Какие меры, на ваш взгляд, необходимо предпринять в ближайшие 3–5 лет для повышения прозрачности?
Назову несколько шагов, все они равнозначно важны:
- Открыть API всех платформ госзакупок — таких как UzEx, Hayot, Cooperation. Сейчас они закрыты, и никто не может системно анализировать данные, как это делают в других странах.
- Обеспечить полную прозрачность тендерной документации. В России, например, публикуется весь пакет документов: накладные, счета-фактуры, доверенности, письма. У нас же участники могут сами решать, какие документы скрыть от публичного доступа. Это недопустимо — либо ты участвуешь и раскрываешь всё, либо не участвуешь вовсе.
- Расширить полномочия общественного контроля. Закон об общественном контроле слабый и устаревший. Его нужно обновить. То же самое касается закона об ННО — он морально и юридически устарел, не даёт независимым организациям развиваться. Сегодня почти все ассоциации — это формальные структуры с советским наследием.
- Усилить Антикор и Антимонопольный комитет. У них должны быть реальные полномочия: проверять, штрафовать, временно отстранять участников закупок, заносить в черные списки.
- Ужесточить ответственность. Хищение бюджетных средств — это серьезное преступление. А сейчас наказания, по сути, символические. За это должна быть суровая ответственность.
- А не будет ли сопротивления? Всё-таки это такая сфера, где коррупционные интересы сильны, и попытки раскрывать данные вызывают сопротивление.
Конечно, сопротивление будет. Люди по своей природе не любят новое, особенно в государственных структурах, где укоренились старые подходы. Многие чиновники просто не хотят менять привычную систему, где всё "работает по-старому".
Есть и заинтересованные лица, которые теряют выгоды, если система станет прозрачной. Поэтому без политической воли такие изменения невозможны. Причём речь не только о президенте. Реформы требуют поддержки всей вертикали власти — от министров до заместителей, и дальше — до конкретных сотрудников госорганизаций.
У всех участников процесса уже есть понимание проблем. Мы многократно поднимали эти вопросы, обращались, публиковали статьи. Те же проблемы знают в Минфине и Антимонопольном комитете. Остаётся главное — взять и реализовать.
- СМИ и активисты также часто поднимают тему конфликтов интересов в госзакупках. Но, как правило, госорганы реагируют слабо. Почему?
По нашему опыту, если информация становится публичной, реакция, как правило, следует. Особенно от Минфина. Мы сами писали и видели, что в таких случаях начинается движение. Кейсы влияют на репутацию государственных органов — и они вынуждены реагировать.
Многие СМИ не хотят писать о госзакупках, потому что эта тема сложная, не всегда понятная широкой аудитории. Она не "хайповая". Про убийства и ДТП читают охотно, а про коррупцию в тендерах — нет.
Мы просим СМИ писать об этом не ради прибыли, а ради общественного блага. Но даже так — многие отказываются. Это очень печально. А ведь такие публикации помогают — чиновники читают, реагируют.
- А что вы думаете о механизме реестре недобросовестных поставщиков?
Это ещё одна большая проблема. Смотрите: в прошлом году, по данным Минфина, было заключено около 1,7 млн контрактов. Из них 10% не состоялись — то есть около 170 000 закупок. Даже если половина из них — по вине поставщиков, это более 85 000 случаев, где они теоретически должны были попасть в чёрный список.
А теперь угадайте, сколько компаний реально попали в черный список? Едва ли тысяча. Почему?
Потому что сегодня, чтобы внести поставщика в чёрный список, заказчик должен обратиться в суд. Естественно, большинство заказчиков этого делать не будут: это энергозатратно, долго, конфликтно. Часто они договариваются, расторгают контракт по соглашению сторон — и никто не наказан.
Что нужно сделать: если поставщик уклоняется от исполнения контракта — его автоматически следует вносить в черный список через систему. Если он считает это ошибкой — пусть подаёт в суд и сам доказывает, почему должен быть исключен из этого списка.
- Вы ранее отмечали важность поддержки отечественного производителя. Насколько она равномерно распределяется между секторами?
На сегодняшний день государство оказывает огромную поддержку отечественным производителям товаров — мебель, обувь, текстиль, автомобили и т.д. Есть множество нормативных актов, постановлений и указов, обязывающих чиновников в первую очередь закупать продукцию местного производства.
Но сектор услуг — а это почти 40% ВВП страны — абсолютно лишен подобной поддержки. И особенно это касается профессиональных и интеллектуальных услуг: аудит, консалтинг, маркетинг, IT, форензик, брокерские услуги.
Я знаю десятки кейсов, когда местные компании не допускаются до тендеров, потому что заказчики требуют "членства в Big Four", международные сертификаты и т.д. Всё это завуалированные барьеры, из-за которых крупные контракты по аудиту, приватизации, IPO и т.д. уходят исключительно международным компаниям.
- Это касается и IT-сектора?
Ещё как. Местные разработчики рассказывают, что могут создать любое ПО, в том числе для крупных заводов и госкомпаний. Но никто не даёт им объёмы. Предпочитают платить миллионы за SAP или Oracle, хотя узбекские разработчики готовы сделать всё в несколько раз дешевле и лучше адаптировано к местной специфике.
В других странах — России, Китае, США — госкомпании обязаны использовать отечественное ПО. В Китае доля импортного софта в госсекторе стремится к нулю. Это правильно: это вопрос и безопасности, и поддержки национальной индустрии.
- Это не протекционизм?
Это и есть здоровый протекционизм — и он необходим. Но переход должен быть постепенным, с чётким графиком. Например: в течение 10 лет сокращать долю иностранного ПО на 10% ежегодно, давая возможность местным компаниям наращивать опыт, кейсы, репутацию.
Президент в 2019 году запустил программу обучения миллиона программистов. Обучили — хорошо. А где им теперь работать? Все крупные заказы уходят за рубеж, а наши ребята уезжают работать в страны Персидского залива или Европу. Потому что у себя на родине они не нужны.
- А в чём, по-вашему, причина?
Потому что нет государственной программы поддержки отечественных IT-решений. У нас нет реестра национального ПО, нет квот на госзаказы, нет обязательств использовать местное ПО. Даже бухгалтерские программы в госсекторе — и те зачастую импортные.
В Китае, благодаря такому подходу, появились Алибаба, Baidu, Didi — гиганты, которые конкурируют с Google и Microsoft. У нас нет даже одной мощной IT-компании, кроме условного Uzum, который по сути — не узбекская компания.
Если не изменить подход, все талантливые кадры уйдут, а страна останется потребителем чужих решений. Мы так никогда не построим свою технологическую независимость.
Беседовала Дана Опарина